Банкиры предвидели это, но прикормленные «экономисты» предпочли отвести взгляд общественности от надвигающегося кризиса

Большинство основных макроэкономических теоретических инноваций с 1970-х годов... оказались в лучшем случае самореферентными – то есть со взором, направленным внутрь себя, не замечая внешних экономических процессов, что и явилось отвлекающими факторами, способствующими возникновению глобальных экономических потрясений в последние два десятилетия. Исследования, как правило, мотивировались внутренней логикой, интеллектуальным капиталом и эстетическими загадками установленных исследовательских программ, а не сильным желанием понять, как работает экономика, не говоря уже о том, как экономика работает во времена стресса и финансовой нестабильности. Таким образом, профессия экономиста оказалась застигнутой врасплох, когда разразился кризис.

4 ноября 2008 года королева Елизавета посетила Лондонскую школу экономики. Это случилось, вскоре после того, как финансовый кризис распространился с Уолл-стрит на Лондонский сити и далее на Парижскую биржу, Франкфурт и Токио. Закономерным вопросом королевы к профессорам экономики был следующий: «Неужели никто не предвидел этого?»

В ответ на это, волна самодовольных свидетельств поднялась от самых престижных офисов на Уолл-стрит до деловых кварталов Лондона, утверждая, что никто разумный не мог предвидеть крах всей мировой экономической системы. Все эти восклицания были сделаны и выставлены намеренно напоказ. Ведь банкиры и управляющие хедж-фондами прекрасно знали, что их ждёт, и у них хватило предусмотрительности разработать политическую стратегию, чтобы заставить правительство выручить их, когда произойдёт крах национальных экономик. Но для того, чтобы убытки понесли только налогоплательщики, крах должен был выглядеть так, как будто все это было неожиданностью, стихийным бедствием, а не результатом плохой политики и откровенным мошенничеством.

"Файнэншл таймс" цитировала многочисленных экономистов, которые приводили очевидные доказательства и рисовали наглядные диаграммы той динамики, которая привела к краху. Но притворное невежество стало основанием для утверждений воротил с Уолл-стрит о том, что никто не может быть признан виновным в халатности, не говоря уже о мошенничестве. Было заявлено, что этот сбой является частью естественного функционирования экономики, а не результатом искажённой политики и внутренней коррупции.

Любые сохраняющиеся сомнения относительно того, сколько людей видели надвигающийся крах 2008 года, могут быть развеяны, если взглянуть на новый жаргон, придуманный финансовой прессой, чтобы описать бум мусорной ипотеки, основанный на «кредитах лжецов». Лжецами были брокеры по недвижимости, оценщики, банкиры, люди оформлявшие ипотечные кредиты и рейтинговые агентства, предоставляющие кредиты заёмщикам-НИНДЗЯ (без дохода, без работы, без активов) по процентным ставкам, которые буквально «рванули» вверх после истечения первоначального периода с низкой ставкой.

Финансовые рынки были сочтены «хрупкими» - это был такой «техно-трюк» для разворачивающейся финансовой пирамиды. Опираясь на фиктивную оценку собственности, владельцы корпораций с Уолл-стрит упаковывали ипотечные кредиты в обеспеченные долговые обязательства (CDO), платя рейтинговым агентствам целые состояния за прикрепление ярлыков AAA, свидетельствующих о том, что токсичные финансовые пирамиды были столь же безрисковыми, как и казначейские облигации. В ходе судебного разбирательства эти рейтинговые агентства заявляли, что их оценки являются лишь «мнением», а не подтверждённым аналитическим экспертным заключением, а потому они не могут являться предметами обвинения.

Мыльный пузырь продолжали поддерживать два хорошо субсидируемых и широко популяризированных вымысла - покупатели жилья должны были поверить в то, что погрязание в долгах сделает их богатыми, а не загонит их в финансовую яму/кабалу. А доверчивые инвесторы должны были поверить в то, что рейтинги AAA означают надёжные инвестиции, а не хорошо упакованную ложь.

Представители регулирующих органов, такие как Бруксли Борн, председатель Комиссии по торговле товарными фьючерсами, предупреждали о надвигающейся опасности ещё в 1999 году. Этому агентству было поручено следить за спекуляциями с опционами и фьючерсными контрактами, которые лежали в основе краха и проводить налоговый аудит. Но министр финансов Клинтона Роберт Рубин (1995–1999) и его преемник Ларри Саммерс (1999–2001) поддержали утверждение Гринспена о том, что никакого регулирования не требуется. «Мы всегда должны проявлять бдительность в отношении всего, что может повлиять на нашу систему. Но я не наблюдаю никаких финансовых махинаций, которые в настоящее время могут возрасти до уровня системного риска для нашей экономики», - присовокупил Рубин свои слова к заявлениям Гринспена.

Стремясь отменить регулирование Уолл-стрит, эти трое чиновников возглавили борьбу за отмену Закона Гласса-Стигалла, спасшего розничные депозитные банки от слияния с инвестиционными банками, которые превращали Уолл-стрит во все более безрассудное казино. Никто из этих троих так и не извинился за то, что спонсировал последовавшую катастрофу - в основном потому, что после этого они продолжали процветать. Рубин покинул администрацию Клинтона и возглавил Citibank, где он наблюдал за его сползанием к банкротству и финансовому мошенничеству (за что позже он был оштрафован на десятки миллиардов долларов).

Саммерс стал президентом Гарварда, где потерял 1 миллиард долларов на спекуляциях деривативами, а затем превратился вдруг в главного экономического советника президента Обамы. Эта должность помогла ему управлять окружением Рубина: Тимом Гайтнером в качестве министра финансов, Джеком Лью в качестве его преемника, Сильвией Мэтьюс Бервелл в качестве директора Управления по бюджетной политике и другими экономистами, связанными с проектом Гамильтона, выступающим за жёсткую экономию. Последняя неолиберальная организация также предоставила Обаме Джина Сперлинга и Джейсона Фурмана для руководства Национальным экономическим советом Белого дома.

Конгресс и Белый дом вознаградили своих ведущих спонсоров предвыборной кампании, позволив теневым правителям с Уолл-стрит поставить своих «защитников» во главе ключевых регулирующих комитетов. Информаторов, которые жаловались в Комиссию по ценным бумагам и биржам, подвергали преследованиям, высмеивали в СМИ и заставляли уйти в отставку. Министерство юстиции похоронило несколько дел, по которым прокуратура рекомендовала возбудить уголовное дело. Был придуман ещё один новый термин: «регулятивный захват», относящийся к укомплектованию надзорных органов представителями банков, которые они должны были контролировать. Вся цель регулятивного захвата состояла в том, чтобы ослабить регулятивную защиту от экономики пузырей.

Аналогичная динамика наблюдалась и в финансовом центре лондонского Сити. Печально известный «лёгкий подход» Гордона Брауна побудила банки и страховые компании Уолл-стрит перенести туда свои самые спекулятивные операции. Исландские «банкиры-викинги» поставили на кон сумму, равную всему ВВП этой страны. Финансовая полиция отступила из мировых финансовых центров, объявив, что наконец наступил дерегулируемый свободный рынок, а вместе с ним и самые распространённые за столетие мошенничество и чрезмерное кредитование.

Лондонский офис AIG Financial Products взимал нереально низкие комиссионные за страхование ставок (деривативов) по фиктивно оценённым ипотечным кредитам. Его менеджеры просто выплачивали себе поступающий доход, не откладывая ничего похожего на страхуемые риски. Вернувшись в Соединенные Штаты, Анджело Мозило увидел приближение краха 2008 года, написав меморандум, предупреждающий своих сотрудников финансового отдела страны о росте мошенничества, как будто оно не было сосредоточено в его собственном учреждении. У него хватило предусмотрительности продать свои акции на 406 миллионов долларов и защитить свою зарплату и бонусы в размере 100 миллионов долларов от того, чтобы будущие прокуроры вернули их обратно.

По всему банковскому сектору организаторы самых масштабных будущих банкротств, изъяли денежные средства и сбежали, оставив за собой подставные учреждения. Самым безрассудным банком была Citigroup, к которой Рубин присоединился в 1999 году, после своего «сошествия с небес» в казначействе Клинтона. Под руководством Рубина Citigroup сплела свою спекулятивную деятельность в столь сложную завесу различных уровней, что, когда регулирующие органы Федеральной комиссии по страхованию вкладов (FDIC - Federal Deposit Insurance Corp.) задумались о том, чтобы взять её под своё управление в 2008 году, они сочли невозможным распутать лабиринт, чтобы выяснить, кто кому сколько должен, и как учитывать сложные производные инструменты, лежащие в основе убытков Ситигруп.

Никто не мог заранее точно знать, когда достигнет пика крещендо спекуляций. Развязка часто провоцируется хищением или банкротством, которые замораживают рынки. «Когда музыка утихнет, то с ликвидностью все будет сложно», - объяснял Чарльз Принс, преемник Рубина в интервью газете «FinanciaЫ Times» за год до краха в июле 2007 года. «Но пока играет музыка, ты должен вставать и танцевать. Вот мы всё ещё и танцуем.» Поскольку их зарплаты и бонусы зависят от финансовых показателей, которые они отражают в сводках каждые три месяца, то финансовые менеджеры боятся соскочить с тренда прежде, чем всё само покатится под гору как снежный ком. Недостаточно видеть, что рынок переоценен. Тенденцию нужно поддерживать до тех пор, пока пресловутые «большие дураки» продолжают ей доверять.

Для успокоения общественного мнения Принс повторял как мантру утверждение американских финансистов о том, что финансовая система имеет встроенные стабилизаторы. «Глубина пулов ликвидности намного больше, чем раньше, поэтому и разрушительное событие, способное поколебать систему, должно быть гораздо более разрушительным, чем раньше. А такого на горизонте не наблюдается», - заверял он инвесторов. Но сам он знал, что игра должна очень скоро закончиться. На самой же Уолл-стрит финансовые менеджеры уже готовились к побегу, как только случится ожидаемый крах.

Чтобы обеспечить государственную поддержку на тот момент, когда наступит этот день, Уолл-стрит лоббировала передачу своих менеджеров под контроль Федеральной резервной системы, Казначейства и ключевых комитетов Конгресса, а также Европейского центрального банка, который после 2008 года должным образом выручил кредиторов за счёт всех налогоплательщиков.

Крупнейшие банки, брокерские конторы и финансовые менеджеры не заинтересованы в том, чтобы способствовать всеобщему пониманию того, что то, что они рекламируют как «путь к процветанию», на самом деле является путём к их собственной выгоде. Следовательно, они поддерживают академическую теорию, убеждающую людей в том, что каждый крах (“самокорректирующийся циклический спад”) приводит к восстановлению, которое обязательно приведёт домовладельцев и других должников к новым высотам - до тех пор, пока большинство будет сохранять «уверенность» (эвфемизм для легковерия) в системе и позволят инсайдерам Уолл–стрит первыми покинуть тонущий корабль.

Так каким же образом, такая «мусорная экономика» подготовила почву для кризиса 2008 года?
Почему демократические страны не смогли убедить политиков подчинить финансовый сектор интересам промышленного процветания вместо того, чтобы выкачивать из него прибыль? Что случилось с веком классической экономики, который создал политику, направленную на предотвращение этой участи?

Что-то вроде «trahison des economistes» стало предметом того, что Эразм называл «ученым невежеством», а Веблен «обученной неспособностью» справляться с самыми насущными проблемами. Приукрашенная сложной математикой, как если бы это была объективная естественная наука, господствующая экономика стала лоббистской попыткой демонтировать право государственной власти регулировать деятельность и формировать законы по налогообложению рантье. Хорошо субсидируемые модели способствуют постепенной рационализации существующего положения вещей, как если бы оно было вызвано неумолимыми экономическими законами. Затем идеологи «свободного рынка» рассуждают в обратном направлении, чтобы выстроить логику, «доказывающую», что экономика становится более эффективной за счёт снижения уровня заработной платы, отмены налогов на богатство, сокращения государственных расходов и приватизации инфраструктурных монополий.

В результате симбиоза между банкирами и другими рантье задолженность создаётся главным образом для приобретения льгот по извлечению ренты и другой, приносящей пассивный доход, собственности, превращая эту ренту в проценты и связанные с ней финансовые сборы с частных инвесторов. Почти все новые государственные кредиты с 1980 года были предоставлены этому «горячему» сектору – кредиты для передачи права собственности на активы, при одновременном вхождении экономики государства в долги, а не для создания нового социального блага.

Фатальной стала вера людей в то, что зарабатывать деньги с помощью заёмных средств или родственных технологий так же продуктивно, как инвестировать в новые средства производства. Предполагаемый эффект заключается в том, чтобы передать управление финансами «технократам», которые оказываются лоббистами банков. Более того – они специально окружают себя несколькими «учёными», которых используют в качестве полезных идиотов, встроенных в хорошо субсидируемые «мозговые центры». Подобно тому, как нефтяная промышленность субсидирует «мусорную науку», чтобы она отрицала, что выбросы углерода способствуют глобальному потеплению, так и большие финансисты субсидируют «мусорную экономику», чтобы отрицать, что загрязнение долговыми обязательствами ввергает экономику в состояние хронической рецессии, жёсткой экономии и безработицы. Их основное утверждение состоит в том, что никакого государственного регулирования не требуется, и никаких сборов на компенсационные выплаты от причинённого ими ущерба не требуется.